За 4 месяца с начала вторжения и антивоенной кампании в России многое изменилось. Большинство форм протеста, которые мы упоминали в нашем первом плане антивоенной кампании как безопасные, теперь оказались вне «закона». Власть запретила слово «война», серьезно ограничив возможность высказывания. Митинги сошли на нет. Списки политзаключённых пополнились новыми лицами. Наше движение, которое более 9 лет действовало старого в рамках Конституции России и Европейской конвенции по правам человека, в рамках абсурдного уголовного дела признали «НКО, посягающей на права граждан».
Война до сих пор идёт. Почему?
На этом безрадостном фоне среди антивоенных активистов началась дискуссия о дальнейшей стратегии сопротивления. За 4 месяца мы оценили свои силы и поняли, что война с нами надолго, а антивоенная кампания — это не забег на короткую дистанцию.
Нужно понимать, что война будет продолжаться до тех пор, пока для кремлёвской власти издержки от её ведения не перевесят те плюсы, которые она для себя видят. Существует правдоподобная гипотеза, что эта война задумывалась как быстрый и простой способ поднять рейтинги Путина перед выборами 2024 года. Путинские стратеги верили, что быстро возьмут Киев почти без боя и повторят эффект так называемого крымского консенсуса — устроят «маленькую победоносную войну», чтобы спокойно переизбрать президента на новый срок.
Поэтому наша главная цель сейчас — не дать властям обмануть граждан. Донести до людей, что эта война противоречит их собственным интересам, отбирает будущее у детей и молодёжи, лишает людей старшего и среднего возраста хоть каких-то перспектив на счастливую старость. Нам нужно показать, что вместо «маленькой победоносной войны» Кремль запустил мясорубку, в которой гибнут не только украинские граждане, но и российские солдаты, оставляя детей сиротами, жён вдовами, а стариков — без поддержки.
Наша задача — сформировать в обществе антивоенное большинство. И хотя мы живём в авторитарном государстве, наш опыт общественных кампаний показывает, что если большинство граждан начинает разделять нашу точку зрения, то наступают положительные политические последствия: уходят в отставку губернаторы, власти отменяют скандальные проекты и пытаются задобрить граждан. Да, сейчас кажется, что это невозможно, когда речь идёт о войне, но мы ещё в самом начале пути.
На этом пути нам предстоит преодолеть 3 основные преграды: спираль молчания, деполитизацию общества и выученную беспомощность. Про выученную беспомощность мы уже недавно писали, а скоро расскажем вам о деполитизации и том, зачем и как её нужно преодолевать.
А пока давайте обсудим спираль молчания
Одной из основных стратегий авторитарной власти является создание иллюзии малочисленности и маргинальности альтернативной точки зрения. Для этого режим пытается заглушить наши голоса с помощью новых репрессивных законов и давления на общество: арестов, обысков и уголовных дел. Высказывать неудобную позицию становится опасно, она звучит всё тише. Это замечают другие люди — и тоже начинают молчать. Спираль закручивается. Начинает складываться впечатление, что все согласны с провластной точкой зрения. А неопределившиеся всё чащи занимают конформистскую позицию и присоединяются к этому воображаемому большинству.
Важно показать правду: нас много. Обычно первое решение, которое приходит в голову для этого — выйти на митинг. И в первое время мы тоже призывали вас в них участвовать. Мы и сейчас являемся сторонниками уличных акций протеста, но считаем, что любая тактика должна применяться осмысленно. Изучив динамику уличных акций и собственные ресурсы, мы вместе с другими антивоенными инициативами пришли к выводу, что, прежде чем объявлять следующие митинги, нам нужно подготовить для них инфраструктуру. Митинги — это не самоцель. И мы хотим, чтобы эти акции были массовыми. Значит, нам нужно создать условия, чтобы антивоенное движение могло убедить гораздо большее число людей на них выйти.
Что мне делать? 1. Рассказывать про антивоенные инициативы, приглашать друзей подписаться на их соцсети и делиться их материалами (у «Медузы» есть отличный гид, где собраны множество таких инициатив). Конечно, особенно хотим попросить вас делиться соцсетями «Весны». 2. Переубеждать родных и близких (вот ссылки на гиды по аргументации: раз, два и три), помогать им подписываться на независимые СМИ («Медуза», «Новая газета. Европа» и другие) и рассказывать о том, как они могут повлиять на ситуацию (например, написать обращение к депутатам). 3. Отправлять обращения депутатам с требованием закончить войну. Сделать это можно через наш сайт-сервис «Импичмент 2.0». 4. Участвовать «Видимом протесте» и агитировать против войны: расклеивать листовки и стикеры, рисовать граффити или распространять зелёные ленты. О том, как присоединиться к агитации, — в нашем гиде.
Ангелина Рощупко — фигурантка дела против «Весны», которая никогда не состояла в движении. Раньше она работала со Львом Шлосбергом и помогала псковскому «Яблоку».
С «Весной» её связали, судя по всему, из-за статьи о «Яблоке», которую она писала для «Скат media». Так Ангелина стала одной из фигуранток дела об НКО, посягающей на права граждан, и на время следствия попала под запрет определённых действий.
Мы через мужа Ангелины взяли небольшое интервью, чтобы поближе познакомить вас с ней.
Почему ты пришла в политику?
Политикой я заинтересовалась лет в 14. Помню, тогда были протесты на Болотной. По пути в школу я слушала радио «Коммерсант ФМ», и какую-то передачи вели Антон Красовский и Олег Кашин. Тогда они оба топили за реформы и поддерживали оппозицию. Сейчас это смешно вспоминать, но меня привели на первый митинг слова Красовского. Вот так вот. С того момента прошло 10 лет.
Расскажи о своей работе на Шлосберга: чем ты занималась и какие проекты вы делали?
За работой Льва Марковича я следила давно. Мне всегда были близки идеи, которые он высказывал. Летом 21 года, когда стало известно, что Шлосберг будет выдвигаться в Госдуму по Москве, я пошла работать менеджером агитаторов в штаб. У нас была большая команда агитаторов и сторонников по Ховринскому району.
Социология показывала, что были шансы на победу. Могу путаться в числах, но дней за 20 Льва Марковича сняли с выборов — отменили статус в кандидаты в депутаты в Госдуму. Там была история, что он якобы имел отношения к митингу Алексея Навального в Пскове. Как говорится, причину они нашли, а на мнение людей плевать, конечно же.
Какими проектами ты занималась в псковском «Яблоке»?
Команду из Москвы пригласили помочь в последние недели кандидатам в Госдуму и в областное собрание по Пскову. За две недели нам удалось провести мощнейшую предвыборную кампанию: мы помогли избраться в областное собрание прекрасному и честному человеку Артуру Гайдуку — работника скорой помощи и барда.
Агитация в регионе и в Москве — это, конечно, небо и земля. У нас на кубах были разборки и с «Единой Россией» и с «Новыми людьми». Кубы то согласовывали, то отменяли. Я была поражена, каких людей я повстречала в Пскове, готовых бороться за правду.
Почему ты не уехала из России, когда началась война? Почему для тебя было важно остаться?
Я не могу представить себя сейчас вне контекста России. Для меня это бесконечно сложно. До своего уголовного дела я смотрела на Кара-Мурзу, Яшина — и задавала себе вопрос: почему вы не уезжаете, вас же посадят? Уголовное дело на меня стало неприятным сюрпризом, но опять же не скажу, что я очень удивилась, несмотря на то, что против действий России после 24 февраля я в «Скат.media» не писала, на антивоенные акции не ходила. Но в России вообще сложно чему-то удивляться. Так вот, Кара-Мурзу и Илью Яшина я поняла.
Как ты себя чувствуешь и живёшь под запретом определённых действий?
Под запретом определённых действий плохо то, что я не могу работать. Я обременяю близких мне людей. Ещё еженедельное общение с сотрудниками ФСИН, суды. Но в целом это всё мелочи жизни. Я благодарна своему мужу. Да, на днях я вышла замуж. С мужем я, кстати, познакомилась на кампании Льва Шлосберга. Меня окружают мои друзья и родители. Все они меня безмерно поддерживают. Я также знаю, что каждый из них со мной одной позиции.
Какой ты видишь Россию будущего?
Для меня Россия будущего, прежде всего, — это страна возможностей, социальных лифтов и свободы слова. Всё это возможно, когда работают все институты управления, а власть не сосредоточена в руках одного человека.
Каждый раз, когда «Весна» запускает какую-нибудь акцию, то обязательно сталкивается с потоком упаднических комментариев о том, что всё бессмысленно: нас — имеются в виду активисты и гражданское общество вообще — слишком мало, никто нас не слушает, мы ничего не добьёмся. В какой-то момент мы задумались, почему это происходит, и пришли к выводу, что это — дискурс пропаганды, который оказался способен к самовоспроизведению. Это чем-то похоже на вирус — им может заразиться даже противник режима, ничего при этом не подозревая. Он искренне будет транслировать идею тщетности вовне — подыгрывая тем самым властям. Но как вообще этот вирус появился? Мы знаем, что власти годами насильно делали общество послушным и пассивным. Однако достигли эффекта они не только с помощью репрессий, но и через длительное и последовательное внушение. Режим использует три простых мысли, которые незаметно селятся у нас в голове, приживаются там и начинают воспроизводить сами себя. Вот они: 1. Любое действие крайне опасно
Активизм — это действительно опасно. Вы и сами знаете почему. Однако цель репрессий не только наказать отдельных граждан, но и запугать остальных. В итоге властям удаётся добиться того, что страх для многих становится всеобъемлющим — крайне опасным кажется любое действие, без какой-либо градации. В этом и заключается их цель: создать воображаемую опасность в дополнение к реальной. На самом же деле разные действия имеют разные риски. Это простая мысль, о которой не стоит забывать, ведь для многих именно переоценка риска становится непреодолимым барьером: люди боятся даже подписывать петиции и направлять обращения депутатам, хотя это объективно не самые опасные действия. Безусловно, риск есть всегда. Когда нет ни законов, ни правил, случиться может действительно что угодно и когда угодно. Однако важно — хоть это и сложно — оценивать вероятности: скажем, шанс быть задержанным на пикете составляет 90%, а вот при отправке письма в Госдуму реальные последствия могут наступить, например, только в 5% случаев. Всеобъемлющий страх, который многим внушили власти, сковывает. Рациональная оценка риска и чёткое понимание того, какую его степень вы готовы принять, напротив, даёт пространство для действия.
2. Быть против власти — удел кучки фриков
Пропаганда всегда пытается выставить оппозиционеров малочисленной группой странных и никому не интересных «бузотёров». Это нужно для того, чтобы присоединяться к ним было одновременно и страшно, и стыдно. Эффект достигается очень просто: телевизор раз за разом повторяет тезис о «двух процентах» недовольных, подкрепляя его заказными опросами и подавлением инакомыслия. А дальше работает базовый психологический механизм конформизма. Почти все из нас хотят быть частью большинства, и это нормально. Однако в реальности «провластное большинство» — это тоже воображаемая конструкция. Во-первых, её создают с помощью «соцопросов»: чиновники и пропаганда то и дело подсовывают нам фантастические цифры поддержки Путина и режима, которые не отражают реальность. Их цель — сфальсифицировать большинство. Людям достаточно верить в его существование, чтобы к нему присоединяться. Во-вторых, издержки для несогласных всё время растут. Год за годом заниматься активизмом и даже просто ставить под сомнение курс страны становится всё опаснее. Это заставляет людей скрывать свои взгляды — а иногда и пересматривать на более безопасные. Так раскручивается спираль молчания, а провластный дискурс укрепляется как статус-кво. В-третьих, мы в целом делаем выводы об устройстве общества на неполных данных и множестве ложных предположений. Например, мы проводим простую связь: нет митингов — все за Путина. Или используем личный опыт как объективное мерило: много моих знакомых поддерживают режим — значит, все поддерживают режим. Это только помогает пропаганде собрать воображаемое провластное большинство. 3. Всё бессмысленно
Это самая важная стратегия пропаганды — убедить вас, что всё бессмысленно. Вы думаете, Путин просто «мачо», который считает, что «прогибаться» — стыдно? Всё не так просто. Никогда не исполнять требования граждан — это мощный инструмент влияния на общественное сознание. Властям важно показать, что совместные действия и общественные кампании никогда и ни при каких условиях не приносят результата — поэтому участвовать в них не нужно Что важно понимать, чтобы не попадаться на эту удочку? Во-первых, держите в уме, что у общественных кампаний есть примеры успеха. Даже у антивоенной кампании, вполне возможно, уже есть результаты. Мы не знаем, на что бы пошёл Путин и военное руководство России, если бы не протесты и не массовая антивоенная агитация. Измерить такой влияние очень сложно, но мы уверены, что широкая общественная кампания — сдерживающий фактор для режима. Во-вторых, помните, что голос в вашей голове, который твердит «всё бессмысленно», — это голос режима. Его не нужно слушать — наоборот, с ним нужно бороться. Это не значит, что нужно хвататься за любую активность без всякого осмысления. Критика должна сохраняться всегда, но она не должна заставлять вас не делать вообще ничего. В-третьих, учитывайте, что транслировать установку «всё бессмысленно» во внешний мир — играть на руку властям. Представим, что никто ничего не делает: не подписывает петиции, не пишет обращения к властям, не распространяет листовки и не делает антивоенные граффити. Кого это обрадует больше всего? То-то и оно.
Иван Дроботов — фигурант дела против «Весны», который никогда не состоял в движении. Раньше он работал в «Альянсе учителей» и занимался активизмом: раздельным сбором мусора, озеленением, выборами и антикоррупционными расследованиями в своём родном московском районе Митино.
Мы взяли у Ивана небольшое интервью, чтобы поближе познакомить вас с ним.
Почему ты пришёл в политику?
В политику я пришëл из общественной деятельности, экоактивизма и волонтëрства. Постепенно понимаешь, что решение крупных общественных проблем упирается в политику: в государственное регулирование и в выгоды приближенных к государству людей. Аполитичный активизм может лишь затыкать дыры, но системные решения — это политика.
Расскажи об антикоррупционных расследованиях, которые ты делал
На самом деле это был проект по профилактике коррупции: я и волонтёры заставляли московские, подмосковные и некоторые башкирские муниципалитеты публиковать декларации местных депутатов. Это не так сложно, нужно только время за компом и одно или два обращения сперва в муниципалитет, а потом в прокуратуру.
Единственное расследование, которое мы сделали, было про депутата Олега Павлова из Дзержинского в Московской области — он задекларировал ноль рублей дохода за целый год. Один из волонтëров заметил, и мы не могли пройти мимо.
Ещë было мини-расследование мы сделали про кандидатов на муниципальных выборах в Щукино в 2021 году. Часть провластных кандидатов маскировалась под самовыдвиженцев, но их связь с единороссами выдали финансовые документы.
Чем ты занимался в «Альянсе учителей»?
Нас там было два человека на полной занятости, так что примерно всем: соцсетями, запросами в госорганы, консультациями членов профсоюза и просто ответами на вопросы. Самое ответственное — поиск работников образования, оказавшихся под политическим давлением, и помощь им.
Расскажи о своей деятельности в Митино и об организации наблюдения на выборах
В Митино я прожил большую часть сознательной жизни и деятельности разной разводил там много. До сих пор горжусь дорожкой к метро, которую заставил управу заасфальтировать. Ещё добился в своë время установки шести пунктов раздельного сбора — правда, собянинская «реформа» спустя пару лет обнулила результаты этих усилий.
Очень горжусь сообществом наблюдателей, которое удалось в районе создать и которое, я рассчитываю, продолжит работать и без меня. Про наблюдение и нарушения на последних выборах писал вот здесь.
Расскажи про экологические инициативы, которые ты продвигал
Я добивался и продолжу добиваться открытого реестра зелëных насаждений Москвы. В этом реестре содержится (по крайней мере, должна содержаться) информация о расположении и состоянии всех деревьев, кустов, газонов в городе, но сейчас он доступен только органам власти.
Публичность реестра позволит гражданам отслеживать уход за насаждениями, предотвращать незаконную вырубку или хотя бы добиваться наказания за неë. В конце концов, на содержание реестра уходит куча денег каждый год, наших денег, а результат проконтролировать мы не можем.
Надо добиваться открытого реестра, как в других крупных городах России и Европы. Вот петиция, там про это написано подробнее и со ссылкам.
Из-за чего ты попал под административный арест в апреле и мае?
В первый раз формально за сопротивление полиции, на самом деле, полагаю, из-за антивоенных постов и ретвитов «Весны». Во второй раз — точно за ретвит «Весны» про антивоенную акцию, это даже в протоколе записано.
За какое будущее для России ты борешься?
За будущее, в котором мы сможем делать свою страну лучше каждый день, помогать друг другу и не опасаться репрессий за это.
Почему для тебя важно оставаться в политике?
Потому что это то, что я умею лучше всего и чем я могу помочь. И потому что только так я могу рассчитывать, что вернусь когда-нибудь домой.
Это интервью взяли журналисты «Утра Февраля». С разрешения редакции мы публикуем его полностью на нашем сайте.
Цели, задачи, повестка движения «Весна» изменились с началом войны в Украине?
Наша цель остаётся прежней — это свободная и демократическая Россия, где соблюдаются права человека. С началом полномасштабной вторжения мы только убедились в том, что именно за это необходимо бороться. Если бы наша страна уже была полноценной демократией с развитыми институтами (свободной прессой, независимым судом, честными выборами и так далее), то войны бы не случилось.
фото: VK/Богдан Литвин
Представим, что власть в России принадлежала бы парламенту, который избран на свободных и честных выборах в условиях политического плюрализма. Вряд ли бы там нашлось много сторонников войны: мандаты депутатов в таком случае действительно зависят от воли избирателей, а людям не нравится нести издержки из-за военных авантюр. При наличии свободной пресс эти издержки были бы более чем очевидны.
Даже если бы парламент каким-то образом решился бы на войну, это можно было бы оспорить в независимом суде: в российском законодательстве даже в нынешнем виде нет оснований для ведения агрессивной наступательной операции. Так что проблема здесь — в диктатуре, отсутствии системы сдержек и противовесов и тотальном подавлении гражданского общества.
Вообще говоря, все вооруженные конфликты в Европе после 1945 года разжигают авторитарные режимы. Страны с развитыми демократическими институтами не воюют друг с другом: они построили систему, основанную на сотрудничестве, и их конфликты лежат в плоскости дипломатии.
У «Весны» и других антивоенных объединений общие требования — надо ли ради достижения главной цели (прекращение войны) объединиться в «сверхорганизацию»? Или нужно много разных протестных инициатив?
Антивоенным движениям не нужно объединяться в одну организацию. На это есть множество причин.
Повестка «общей» организации будет гораздо более пресной и охватит гораздо меньшую аудиторию. В тоже время множество организаций смогут достучаться до совершенно разных людей: мы ориентируемся на либеральную молодёжь, «Феминистское антивоенное сопротивление» — на женщин, «Антивоенный больничный» — на рабочих, «Студенты против войны» — на учащихся и преподавателей. Какие-то инициативы привлекают людей с левыми взглядами, другие — с умеренными и либеральными, третьи — с правыми и консервативными. И это является сильной стороной движения.
Кроме того, у нас могут быть разные подходы и предложения, разное видение причин войны и вариантов её прекращения. И вместо того, чтобы добиваться признания своей идеи руководством «единой организации», мы можем сейчас презентовать её разным инициативам, получить поддержку от части — и реализовать. Мы не знаем, какая идея в реальности «взлетит», а какая — нет. Мы должны пробовать разные ненасильственные методы. И множество разных организаций, вместо одной общей, намного лучше подходит для таких экспериментов.
Нет ничего плохого в конкуренции за симпатии сторонников. Это составная часть демократической политики, а деполитизация — это большая проблема в нашей стране. Однако нынешняя конфигурация антивоенного движения делает такую конкуренцию менее конфликтной. Мы не ругаемся между собой — мы делаем то, что считаем правильным, и в разных ситуациях находим или не находим поддержку у союзников.
Расскажите о ваших проектах — «Видимый протест», «Импичмент 2.0».
«Видимый протест» возник спонтанно. В наш бот просто стали присылать фотографии различной антивоенной агитации, а мы начали её публиковать. Это был очень мощный низовой импульс. Огромное количество людей включились в агитацию против войны без всяких призывов и даже инструментов: они сами начали делать листовки и наклейки, придумывать лозунги и формы агитации. Зелёная лента — это тоже абсолютно народная история. Мы просто создали площадку, чтобы эта низовая активность была заметна в медиапространстве и собрали все формы агитации в единый гид.
Проект выполняет очень важную функцию: он позволяет людям осознать, что они не одиноки, и вдохновиться. Режим много лет убеждал всех, что оппозиционные активисты — это маргиналы, одиночки, сумасшедшие, что все вокруг думают иначе. «Видимый протест» показывает, что это не так: против войны выступают и в Москве, и в маленькой деревеньке на границе с Китаем, о которой вы никогда не слышали, и молодые, и пенсионеры. Пускай эти люди не могут открыть свои лица, но они есть — везде.
Кампанию за импичмент мы ведём давно. Её цель заключается не в том, чтобы в короткие сроки добиться отставки Путина. Мы понимаем, что это маловероятный сценарий. Однако вполне реально добиться того, чтобы посеять в рядах депутатов сомнения и усилить хаос во власти.
Депутаты — тоже люди, хотя казалось бы. Они точно так же покупаются на пропаганду и считают, что вся страна в едином порыве поддерживает войну. Это укрепляет их в мысли, что они играют на стороне победителя, за которым стоят миллионы людей. А теперь представьте, что каждый депутат начинает ежедневно получать горы обращений от недовольных граждан. Тут так или иначе придётся задуматься, то ли сторону ты занял и чего тебе будет стоить поддержка войны.
Поэтому кампания за импичмент — это метод психологического давления. Результаты зависят от того, насколько массовой станет практика отправлять такие обращения, и от воли случая. Возможно, кто-то из депутатов в итоге сломается и встанет на сторону антивоенного движения.
Какие формы протеста сейчас возможны в России?
Практически все формы протеста сейчас криминализованы. Провести «согласованный» митинг невозможно, а «несогласованный» будет жестоко подавлен. Одиночные пикеты, которые вообще по действующему законодательству не должны «согласовываться», тоже де-факто запрещены. За публичные высказывания преследуют без всякой оглядки на Конституцию, которая гарантирует свободу слова.
Более того, издержки участия в публичных акциях резко повысились с начала войны. Власти приняли новый репрессивный закон «о фейках», и это дало свои плоды: люди начали бояться, протестная активность резко спала. Хотя полностью подавить антивоенное сопротивление властям всё равно не удалось.
Фактически у нас остались всего две формы более или менее безопасной активности: партизанские действия, то есть распространение антивоенных листовок, наклеек и газет, и условно легальные, например, обращения в Государственную думу — за них пока что не преследуют.
Есть ли такая идея, которая прямо сейчас способна изменить Россию? Какая социальная страта приведет к изменениям? На кого опирается Путин, а кто — ваша аудитория?
Это поиск серебряной пули. Такой пули нет.
Однако про социальные страты хочется поговорить. Во-первых, в антивоенном движении участвуют люди не только разных взглядов: мы видим, что в нём есть граждане с разным доходом, жители как крупных городов, так и небольших населённых пунктов. Они вообще не соответствуют ни одному стереотипу об оппозиции, которые нам годами пытается навязать пропаганда.
Во-вторых, важная задача антивоенного движения — ослабить опоры, на которых держится путинский режим. Это лояльность силовиков, чиновников, бюджетников и сотрудников государственных компаний. Она часто исходит из страха, но чаще — из непонимания того, что их интересы в реальности противоречат интересам правящей клики.
Путин опирается на людей, большая часть которых в реальности страдает от его политики: те же бюджетники могли бы получать действительно достойные зарплаты, если бы эти деньги не тратились на военные авантюры. До этих людей нужно достучаться. Нужно объяснить им, почему они должны поддержать антивоенное и демократическое движения и как они могут это сделать с наименьшими возможными рисками.
Поэтому мы обращаемся к разным аудиториям. Конечно, в первую очередь мы объединяем единомышленников — тех, кто против войны и готов бороться за свободную Россию. Но мы продолжаем обращаться и к тем, кто поддерживает режим.
Нужны ли сейчас разговоры про коллективную (общественную) вину?
В зависимости от того, кто их ведёт и что говорит.
Нелепо, когда бывший посол США в России Майкл Макфол спрашивает в твиттере, не стыдно ли русским. Путинский режим десятилетиями уничтожал демократические институты, убивал политических оппонентов, карал за любую попытку самоорганизации и прикладывал все усилия, чтобы максимально атомизировать общество и сделать его пассивным. Всё это происходило с молчаливого согласия многих политиков из США и ЕС.
Запад никогда не ставил легитимность Путина под вопрос, у России покупали нефть и газ, даже поставки технологий, которые использовались для слежки за активистами и подавления мирных митингов, никто не думал прекращать. При этом гражданское общество продолжало бороться — в очевидно неравной битве и без всякой помощи извне. И нам должно быть стыдно?
Другое дело, когда на россиян возлагают коллективную вину украинцы, пострадавшие от войны. Эти чувства понятны, и у украинцев есть на них полное право. Да, эти чувства не отражают реальное положение вещей, но они отражают боль и страдания украинского народа. Так что это в каком-то смысле нормальная реакция на абсолютно ненормальные обстоятельства.
И совсем другая история, когда эта дискуссия ведётся россиянами. Нам нужна эта дискуссия, чтобы разобраться с тем, как мы проживаем эту войну, что мы по её поводу чувствуем и что мы должны делать с этим всем. Вина — это закономерная реакция, но не самая продуктивная. Важно понимать, что посыпать голову пеплом бессмысленно, гораздо важнее действовать, причём исходить не из идеи искупления, а из осознания того, что Путин совершил ужасное преступление в том числе против России.
Если мы понимаем, кто и почему на самом деле виноват, то мы можем найти реалистичный ответ на вопрос о том, что нам делать. Если виноваты все россияне, то что делать? Россия никуда не пропадёт. Россияне ничем не лучше и не хуже остальных народов, они вовсе не более «дикие» или «глупые». Просто наша страна попала в ловушку, в которую на протяжении истории попадали многие, — и забыла о ценности демократии.
Поэтому идея коллективной вины — это способ размазать ответственность. Если виноваты все, то никто не несёт никакой ответственности и ничего не нужно делать, разве что каяться. Если жы мы понимаем, что виновата диктатура в самом широком смысле, то перед нами открывается путь из этого кошмара, и в его конце — демократия.
«Уезжать или оставаться?» — по-прежнему важный вопрос для российского оппозиционера?
Да. Однако универсального ответа на него нет. Уезжать или оставаться — это личный выбор каждого, и здесь много разных переменных. Если человеку грозит уголовное преследование, то лучше, пожалуй, уехать — из СИЗО много не сделаешь. Если же человек находится в относительной безопасности, то можно и остаться.
Так или иначе, быть полезным антивоенному движению и активно действовать можно как внутри страны, так и за её пределами. Каждый случай и каждый выбор — уникальны. Осуждать кого-либо за то или иное решение, на наш взгляд, неправильно.
Зачем сейчас нужна оппозиция? Что входит в список ваших задач?
Оппозиция нужна в любом государстве, потому что без неё не может быть дискуссии, а значит и развития. Более того, любое общество неоднородно — и разным людям нужны разные представители. Демократии не бывает без политического плюрализма.
Именно поэтому власть считает, что нас нужно уничтожить. Мы боремся за демократию, мир и права человека — то, что противоположно политике режима и отвратительно ему. Это наша цель. А задач много. Но важнейшие сейчас — повлиять на общественное мнение, сформировать антивоенное большинство и преодолеть деполитизацию в обществе.
